В ранних произведениях Чехова еще нет глубины в обрисовке персонажа, часто проглядывает юмор, ориентированный на современность – бытовые, общественные, политические коллизии.

Разнообразие тематики чеховских произведений и число их до 1888 года буквально поражает. Так, в 1883 году он пишет 120 произведений, в 1885 году – 129. Это огромное литературное полотно, составленное, как мозаика, из сотен миниатюр, в которых автор охватывает все многообразие российской обывательской жизни. Обрядовая сторона русской жизни, с ее постами, именинами, церковными праздниками, семейно – бытовые сцены, служебные отношения, общественная деятельность – все это входит в поле зрения наблюдательного автора. Он пишет о взяточничестве, бюрократизме, подхалимстве, протекционизме, общественном равнодушии и других гримасах тогдашней уродливой жизни. Его герои: коллежский регистратор и мелкий чиновник, художник и зажиточный мужик, торговка и трактирщик, сельский доктор и учитель – далеко не полный перечень чеховских героев. Каким же показана личность учителя в чеховских произведениях, какие изменения происходят в ее внутреннем мире? Можно ли сказать, что учитель – это символ подвижничества, бескорыстия, самопожертвования и порядочности?

Рассмотрим рассказы:

«Размазня» («Осколки», 1883г.)

«Клевета» («Осколки», 1883г.)

«Орден» («Осколки», 1884г.)

На первый взгляд, эти рассказы в совершенно разных ракурсах рисуют нам фигуру учителя.

Маленький рассказик «Размазня» более напоминает новеллу. Кажется, что Юлия Васильевна (гувернантка) настолько порядочна, что не может возразить хозяину при длительном процессе ее «обсчитывания». Герой рассказа решил преподать урок гувернантке своих детей и выдать ей вместо положенных восьмидесяти рублей жалования всего одиннадцать.

Чехову удается несколькими штрихами нарисовать портрет хозяина дома, на первый взгляд алчного и мелочного самодура.

«У меня записано», «У меня так записано», «Но у меня записано!», «…у меня и не записано!». Обстановка процесса расчета накаляется «Юлия Васильевна сначала вспыхнула и затеребила оборочку, но … ни слова!...» «Левый глаз Юлии Васильевны покраснел и наполнился влагой. Подбородок задрожал. Она нервно закашляла, засморкалась, но ни – ни слова!»… «Оба глаза наполнились слезами. На длинном хорошеньком носике выступил пот».

В этой коротенькой сценке, ни слова не говоря о чувствах персонажа, Чехов изображает их целую гамму. В «Размазне» движения, мимика гротескно заостряется. (Как может покраснеть и наполниться влагой один глаз?).

Чувства Юлии Васильевны изображены с помощью мимики и жестов. Но эти чувства наружу не прорываются, они спрятаны глубоко. Она не протестует, не возражает, она молча переносит унижение, которое сродни оскорблению.

Авторская позиция выражается в словах главного героя. Это даже не слова, а каскад вопросов: «Но разве можно быть такой кислятиной? Отчего вы не протестуете? Чего молчите? Разве можно быть такой размазней?»

Личность учительницы – гувернантки, с одной стороны, вызывает сочувствие читателя, а, с другой стороны, автор словами главного героя просто уничтожает ее («Она робко замерсикала и вышла») Вот это глагольное образование от французского merci предполагает бесконечно длинную череду благодарностей в адрес хозяина, отца детей. За что? За свой собственный труд. Это униженное, робкое создание Юлия Васильевна может воспитать маленького человека и дать возможность почувствовать ему себя человеком? Мне кажется, ответ лежит на поверхности. Человек с лакейской, рабской психологией может воспитать только себе подобного.

Совершенно в другом свете мы видим учителя чистописания Ахинеева («Клевета»). На первый взгляд, он хозяин положения, выдает дочь замуж; «Свадебное веселье текло, как по маслу..». Немного смущает фамилия главного героя. Да,  впрочем, каких только фамилий на Руси не бывает! В какую же ситуацию ставит Чехов своего героя? Ситуация интригует, она настолько нелепа и щекотлива, что читатель просто изнывает от нетерпения: а как же Ахинеев выйдет из этого положения? А что же случилось на этой свадьбе со счастливым отцом невесты, учителем Ахинеевым?

Да ничего особенно. Просто в разгар веселья он зашел на кухню, в которой … от пола до потолка стоял дым, состоявший из гусиных, утиных и многих других запахов. Когда же Ахинеев увидел на «огромнейшем блюде» большого заливного осетра, «Лицо его просияло, глаза подкатились. Он нагнулся и издал звук неподмазанного колеса». Постояв немного, он щелкнул от удовольствия пальцами и еще раз чмокнул губами». Мы видим в этой небольшой зарисовке излюбленный чеховский прием перечисления, когда предметы или действия даются подряд. В данном случае глагольные формы являются отражением комфортного психологического состояния героя. Эффект случайности у Чехова – это элемент композиционно – стилистической организации рассказа. Герой рассказа знает то, что знаем и мы, читатели. Ванькин появился в кухне случайно, и стал как бы свидетелем вот такой интимной сцены: Учитель Ахинеев целуется с кухаркой. На самом же деле Ахинеев наслаждался аппетитным видом «большого заливного осетра», причмокивая губами. Тонкий психолог, Чехов ведет своего героя к развязке через внутренние монологи, ( «Это про меня»… «Про меня, чтоб его разорвало» … «Пусть теперь им рассказывает!»…)…

И … оправдательные речи с гостями. Его речь напоминает речь провинившегося школьника, так она насыщена паузами, недоговоренностью, уничижительной интонацией. «Ха – ха – ха». Так Ахинеев всем объявил – объяснил, что он не целовался с кухаркой, что Ванькин ошибся и успокоенный, «проводив после ужина молодых в спальню, отправился к себе и уснул, как ни в чем не повинный ребенок».

Примечательна фраза: «через какие- нибудь полчаса» уже все гости знали историю с осетром и Ванькиным. Далее мы узнаем, что история не закончилась просто так. Во-первых, директор высказал свое отношение по поводу связи Ахинеева с кухаркой, а дома жена тоже высказала свое отношение: «И шлеп его по щеке!».

Выходит, Ахинеев без вины виноватый? Героя занимает вопрос, кто насплетничал: «Но кто же? Кто?... Кто же?»

- Кто же? – спросим и мы читателя…

Так элегантно заканчивает Чехов рассказ, и нам вместе с автором хочется сказать Ахинееву: «Да, ты и насплетничал, ты и виноват, потому что ты боишься. Боишься Ванькина, боишься молвы, боишься директора – вообщем жизни».

Рассказ «Орден» (1884, «Осколки») вызвал много критических отзывов. Речь шла о том, что в «Пестрых рассказах» преобладает анекдотический элемент, и вся пикантность коренится в его несообразности. Не слишком – то правдоподобно, например, чтобы двум учителям прогимназии пришла, в одно и то же время, мысль украсить свою грудь не принадлежащим ей орденом и с этим украшением отправиться на званый обед; но положение обоих самозванцев неожиданно очутившихся друг против друга, может вызвать улыбку…

Герои рассказа «Орден» носят «говорящие» фамилии. Главный герой, учитель военной прогимназии Лев Пустяков. И в этом случае, давая своему герою имя Лев, Чехов называет его Пустяков (что полностью смазывает героику имени). Автор отменно остроумен и неожиданн. Так, второй герой, учитель французского языка, носит звучную фамилию Трамблян, Юлий Августович, что напоминает нам звуки какого – то «трам», «блян». К тому же, хозяин дома купец носит фамилию Спичкин. Доминирующее чувство во время званого обеда в душе учителя, это страх перед разоблачением.

Мы видим через основные художественные детали («извозчик, увидев … Станислава, окаменел, …но тут он увидел нечто ужасное». За столом, рядом с Зиной, сидел его товарищ по службе, учитель французского языка Трамблян, «…После третьего блюда он робко одним глазком поглядел на француза». Главный герой Пустяков с замиранием души ждет катастрофы… разоблачения. А тут, как назло: «…суп издавал вкусный запах, а от паровой осетрины шел необыкновенный аппетитный дымок».

Мир запахов в этом рассказе играет важную роль в реакции говорящего, поэтому это является средством выражения авторской оценки. Какой же оценки? Да Чехову, кажется, самому интересно, как выйдет из этой ситуации Лев Николаевич Пустяков, который мечтает: «Господи, хоть бы скорее обед кончился! В трактире ужо пообедаю!». Развязка неожиданна. Оказывается, не только у Пустякова на груди чужой орден, у Трамбляна на груди был «…не Станислав, а целая Анна!» «Оба грешны одним грехом, и некому, стало быть, доносить и бесславить, - замечает Чехов. И самой печальной в этом веселом, казалось бы рассказе, конечно же становится концовка, в которой Пустяков сокрушается по поводу того что не нацепил Владимира. Эх, не догадался.

«Только эта одна мысль и помучивала его. В остальном же он был совершенно счастлив, - так звучит финальная фраза. Совершенно справедливо, когда читатель изумится и спросит: «Неужели герой говорит и сокрушается об этом серьезно?» Чехов недвусмысленно ставит точку в конце рассказа и уверяет нас в самых серьезных намерениях героя.

О чем же все-таки этот рассказ? Он о том, что отсутствие общественных интересов, подавленное, мрачное настроение, полная внешняя незанятость, внутренняя пустота, показывают истинную сущность человека – его пошлость.

В первой половине восьмидесятых годов Чехов пишет много и обо всем. О чем он писал? О крушении на железной дороге, о колокольном звоне, о грязи на фабриках, о собачьем вопросе, о жизни мальчиков – приказчиков, о театрах, о питьевой воде…. Как бы там ни было в сферу его систематических и теперь уже профессиональных наблюдений попадает тот самый разветвленный быт, который так плотно окутывает его героев, пронизывает их героев, пронизывает их жизнь, определяет ее и строит.

Посмотрев рассказы Чехова первой половины восьмидесятых годов, можно убедиться, что трудно назвать тот социальный слой, профессию, род занятий, которые не были бы представлены среди его героев: крестьяне и помещики, приказчики и купцы, следователи и воры, гимназисты и учителя, солдаты и генералы, кассиры, банкиры, дворники…. Рождался писатель универсального социального и стилистического диапазона. И нет никакого масштабного изображения учителя, нет того глубокого внутреннего мира, нет духовного богатства, нет свободного мыслящего человека, способного повести за собой увлечь!..., помочь постичь истину… А есть в личности чеховского учителя этих лет душевная дисгармония, отчего –то он все заикается, недоговаривает, боится, перестраховывается. Появляется в этих произведениях мотив страха и доносительства, что в дальнейшем творчестве Чехова обретет рамки серьезной темы: темы страха и рабского существования.

Библиография

В. И. Кулешов. Жизнь и творчество А. П. Чехова. Очерк – с. 97-102., М,: Детская литература, 1982

Н. Н. Скатов. «Нужен Чехов» - Литература в школе - № 7, 2004, с. 2-5

А. П. Чехов. Полное собрание сочинений и писем в 30 т – М.: Наука, 1982

М. П. Чехова. Вокруг Чехова – Московский рабочий, 1980

А. П. Чудаков. Антон Павлович Чехов – М.: Просвещение, 1987.